Когда началась Гражданская война, мой кубанский прадед лёг в станичную больницу. Там он неторопливо, но напряжённо решал, чью сторону принять: красных или белых? К тому времени, как он вынес окончательное суждение в пользу красных, война в его краях подошла к концу.
На дворе пора гражданских войн и осень. Добровольцы едут на фронты и не спешат возвратиться. Дети пошли в школы и детсады и приносят оттуда домой разнообразные отметки, новые ругательства и старые, но сугубо озверевшие вирусы. Да что дети! Все общественные места полны заразных и готовых заразиться граждан. Говорят: «все болезни от нервов»? Нет этому до сих пор никакого научного подтверждения. Куда больше обоснованных гипотез среди отнюдь не только британских учёных, что все болезни, включая язву и шизоврению – от вирусов. «Френд-ленты» социальных сетей полны сообщений о неожиданных напастях. Кому вирус точит нос, кому вцепился в горло или проник в бронхи, особо невезучие мучаются заодно и с кишечником. Слышатся сочувственные советы, в которых фигурирует мёд, чай, малина, баня с друзьями и гомеопатические таблеточки в одиночестве.
Все знают, как лечиться; мало кому известно, как болеть.( Collapse )

ИЛИ ВЕРТИКАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ В БССР

Ищу человеческие документы. Сегодня вот один устный.
Минская школьница выпуска 1966. Среди одноклассников НИ ОДИН не планировал поступать в ВУЗы Москвы, Ленинграда. Такой вариант даже не обсуждался в семьях, в голову не приходил. Никто не мечтал о самореализации в науке. Предел мечтаний: высшее образование само по себе. То есть, студенческая жизнь и есть счастье, веселье, а что потом - и думать не хочется.
Итак, в направлении космоса, фундаментальных наук не сунулся никто. Двое из класса романтично направились было в геологи (было такое в СССР эрзац-конквистадорство). Вскоре геологический факультет в Минске прикрыли и один из них перевёлся на географический (чтобы НЕ УЕЗЖАТЬ), а второй поехал-таки в Москву и стал геологом. Первый потом был банкиром, а на старости лет - рантье. Тот, что дорос до геолога, на встречах одноклассников единственный молчит, чувствуя себя неудачников. Среди банкиров, бизнесменов, домовладельцев.
Интересно, насколько дейсвительно было (не)распространено стремление уехать, реализоваться в большой науке, быть причастным к самому передовому фронту? В провинции и в столице. Есть наблюдения, исследования?

Объявлен шорт-лист премии «Нос»

Помнится, когда-то нашего Лу аттестовали "харизматическим" лидером. Он был буен, его речи возбуждали букеты чувств противоречивых и по-своему идеалистических. Он мог не нравиться чисто эстетически и привлекать интуитивно. Так, харизматствовал лидер годов до 2000-х, пока с востока другая харизма не воссияла, и закончились фантазии о славянском мире, мечты о московском троне.

С тех пор многие наблюдают в нём черты лидера "рационального". То есть, всё стало более-менее сыто и сухо, безопасно и чисто. "Не торт", но и не баланда. Живём...

Но с лета 2011-го, кажется мне, рациональность сильно выветрилась. Нынешнее правление перестало восприниматься как договор о сытости и покое в обмен на молчание и пассивность. Оно многое не гарантирует, оно само, возможно, источник определённой опасности. И лев стал ребёнком "рациональное" лидерство сменилось "традиционным". Просто безальтернативным. Как климат, география. Как лицо в зеркале.

Такая вот неожиданная эволюция.

Недавно мельком увидел обложку одной российской книжки на тему, видимо, сравнительного богословия. Православного и католического. Названия и аторства не помню. Помню дизайн. Зрительно две ветви христианства там противопоставлялись так:



Не нужно заканчивать курса "visual studies", чтобы прочитать сообщение. У "нас" предание, у "них" -- произвол; у "нас" горящий дух, смирение, глубина, у "них" -- дебелая чувственность, гордыня, поверхностность и т.д.

Меня заинтересовал этот милый плакатный метод. Поэтому я попробовал составить ещё несколько пар. Сравнивая латинство и восток по разным категориям. Вот, на мой взгляд, как выгядит разница между народным Православием и народным же Католицизмом:( Collapse )

Я устал выискивать романы, какие бы мне вскипятили душу. Пока ещё иногда меня постигают рассказы. Всё реже. Иссякает в библиосфере запас прекрасного, накалённого. Думаю, кончу свою карьеру читателя тем, что буду обходиться стихотворением в день. Даже отдельным стихом.

Последние пару дней изучал ради освежения никнущего интереса к собственной родине сборник К. Чарухина «Щежерь». Это рассказы. Числом двенадцать. Купился на название послесловия. «...Зеркало белорусской эволюции» как-никак. Однако ж послесловие писано человеком, намертво вживлённым в Россию. Оно само по себе произведение. Зеркало зеркала. Можно ставить свечку между послесловием Альбуса и немногословием Чарухина и всматриваться в умную бесконечность. Так вот, альбусовская эпитафия самим белорусам не сильно поможет разобраться в ценности и смысле текстов. Поэтому незачем сначала прибегать к нему. Сначала рассказы. А потом русский комментарий, этого тринадцатого апостола книжки, и из него нам больше узнается о великом восточном пространстве и духах, его населяющих, чем о нашем укромном острове.

Скучно не было. И не из-за стиля. У нас с Чарухиным он одинаковый. Поэтому я его просто не замечал. Кроме как иногда, когда слишком откровенно нарушался принцип Мопассана. Ну тот, что для каждого художественного факта должно приискивать единственное правильное существительное и соединственное ему прилагательное. Да, так вот мне в этом стиле дышалось привычно, но, подозреваю, он может показаться претенциозным многим другим. Мне, например по этим причинам тяжело читать Иличевского, Славникову; в слишком плотном убранстве слишком редкая плоть. Мне дайте романа, чтоб был как архиерей старорежимный: и сам дороден душой, и на ризах сплошная филокалия.

Что понравилось? Нет, сначала изложу своё более-менее опытное мнение на то, что достойно любви в литературе вообще. А затем – что мне понравилось в частности.

Люблю, когда и-и-истина. Причём, не так просто. Истина, через жизнь пропущенная, основательно пропитавшаяся ею – когда на выходе обе уже не различишь. Или люблю, когда подаются мне истины по-хорошему вечные: mythoi. Альбус говорит «только правда...», а я: «Не-не-не! Хватит мне тут правды. Её неустанно нам журналисты поют атифонно».

Значит, исходя из любви первой, мне понравился безусловно «Полёт Чмыря». Берём рабочего, погружаем его с головой работу, держим у дна, пока жабры у него не выросли двумя окостенелыми улыбками, а потом резко выдёргиваем в воздух, да под самое солнце! Он ведь рождён для преуспеяния как рыба для полёта: парит, сверкая чешуёй, рот бесполезный раззявил... У Чмыря разные коллеги рассказе по-всякому проявляются, родные и эротические существа подталкивают его с разных сторон с броуновской осмысленностью. Рассказ точно муравейник чуток подразрушенный с краю: видно копошение, созидательная паника, стремящаяся затянуть прореху.

Равно понравилось и то, как «Маринка учится танцам». Только тут история видимого падения, которое, однако, оборачивается неожиданной стороной. Чмырь был работягой, и ему нечего терять кроме цепей, друзей, квалификации, хмельного самоуважения и остатков бунтарской закваски. Маринка же начинает у нас с почтенных сервильных (какое ещё лучше прилагательное от «сервиса»?) занятий, а продолжает творчески – ого как! Иногда нужно свалиться ничком, чтобы вдохнуть пахучий пот земли. Земля, а не солнце самый пролетарий!

Чмырь с Маринкой – незнакомые друг с другом тезис и антитезис; без всякого синтетического елея. Одним человеком вверх, одним вниз: шах и пат. Хорошо про выскочек и маргиналов писать, читать. За неимением индейцев. Мир вокруг них гуще. Как сельва, чреватая тотемами.

( Collapse )

Матвей, мой хороший знакомый, слишком увлёкся размахиаванием бамбуковой палкой. Чтобы избежать жертв и разрушений, я вышел из своего закутка и занял его непринуждённой беседою.
М. (Чешет припухшее колено) Комары очень злые у моего дедушки. Много!
Я. Это они тебя так ночью искусали?
М. И днём!
Я. И что ж, ты с ними не боролся?
М. Не боролся, просто хлопал (показывает хлопок по голове). О! Коляска. Для моей сестрики. Ты знаешь, у меня будет сестричка?
Я. Да, слыхал. А ты сам давно уже на колясках не ездишь?
М. Давно!!! Я когда маленький был. Годик. А сейчас мне четыре! (показывает четыре пальца).
Я. Ого, и ты помнишь себя в годик, помнишь, как тебя возили в коляске?!
М. Да. Мы тогда были в Вольвове.
Я. И ты хорошо помнишь Львов?
М. Да. Вольвов.
Я. Львов. Во Львов, это когда едешь к нему. Ну, как "дверь" и "войти в дверь".
М. (Задумался). А ты знаешь, львы такие страшные! Они зверей едят.
Я. О, ещё какие! И зверей, и людей. Но иначе не могут. Ничего не могут есть, кроме мяса.
М. Да. Не могут. Надо, чтобы они сосиски ели.
Я. Сосиски? Почему? Соски ведь тоже из мяса сделаны. Значит, кому-то придётся вместо них убивать зверей и делать для них сосиски?
М. (Задумался) Все люди могут есть сосиски, а я не могу.
Я. Понимаю. Но не только ты один, я думаю.
М. А моя подружка Ума ест сосиски! Дома.
Я. Твоя подружка? И где ты с ней дружишь? В храме? (предполагаю, что девочка с таким кришнаитским именем должна водиться в храме).
М. В песочнице. И дома у меня. Там. Далеко. Высоко. И мы с ней ехале на паровозе маленьком. К ней в маленький домик. Там у нас песочница. А под землёй под нашей живут добрые драконы-вегетарианцы, едят только травку.
Я. Добрые драконы?
М. Добрые!
Я. Ты их видел?
М. Нет, они же под землёй!
Я. И откуда вы узнали, что они там живут?
М. Ну травка же исчезает. И остаётся песочница.

Я думаю, нам всем нужно сказать Райане спасибо. Она, неся в себе культурные ценности нашего общества, вошла в совершенно иной мир. И теперь обозревает его изнутри нашими, да-да, всё-таки нашими глазами. Едва ли многие последуют её примеру. В том числе благодаря тому, как беспомощно она смотрится в этом brave new мире. Ну а в "нашем" что мы ей можем предложить? Там -- счастье, как она чувствует. А раз чувствует, то кто оспорит? Христианство в неё не проникло. Почему? А почему оно не реализуется в большинстве из нас? Возможно, не почувствовала в христианах уверенности, мужества, последовательности, красоты, ясности. Чего ни хватись, всего нет. Ау, христиане, где мы?! что мы?!!

Хорошо. Не христианство. Что ещё ей предложить? Серенькую пустоватую улицу с супермаркетами по бокам, ведущую в неизвестность? Сравнится ли это с узорчатым, дышащим жаром, золотисто-зелёным миром, который видится ей? Пустыня и оазис против макдональдса и офиса. Вот какая альтернатива.

Помню, в юности, я прочёл у Бунина: "Не знаю путешественника, не укорившего турок за то, что они оголили храм, лишили его изваяний, картин, мозаик. Но турецкая простота, нагота Софии возвращает меня к началу Ислама, рожденного в пустыне. И с первобытной простотой, босыми входят сюда молящиеся, -- входят когда кому вздумается, ибо всегда и для всех открыты двери мечети. С древней доверчивостью, с поднятым к небу лицом и с поднятыми открытыми ладонями обращают они свои мольбы к Богу в этом светоносном и тихом храме".

Больше доверчивости! И Истина сама себя отстоит. Понравится ли это всем? "Таинственностью капища исполнены и призраки мертвых византийских мозаик, просвечивающих сквозь белила, которыми покрыли их турки. Жутки чуть видные лики апокалиптических шестикрылых серафимов в углах боковых сводов. Строги фигуры святых в выгибах алтарной стены. И почти страшен возвышающийся среди них образ Спасителя, этот тысячелетний хозяин храма, по преданию, ежегодно проступающий сквозь ежегодную закраску..."

Ну и доволно об этом. Сейчас, в эти дни судят Гайдукова. Имеем все основания бояться, что суд этот будет не по правде. Чем всем миром судить мусульманку, вот бы нам лучше создавать ажиотаж вокруг реальной опасности. А то, глядишь, Райана переплюнет своих хулителей, и окажется и в этом деле первее всех. Журналистка же она, кроме всего прочего. А занятие журналиста -- в идеале, конечно -- свидетельство (шахадат) правды, так ведь?

У Набокова:

"...Этот всем нам знакомый неотвязный сон (когда попадаешь в свой старый класс, а домашнее задание не сделано, потому что ты нечаянно прогулял десять тысяч дней)..."

Мне и вправду подобное снится, может быть, раз в год или немного реже. Что за архетип? Неужто сама школа с фукодианской репрессивной силой так въелась в память? Верится с трудом. Похоже, это страх перед принятием каких-то жизненных переломных решений. Последний экзамен, который всякий раз повторяется, и притом никогда к нему не оказываешься готов.